И сердце, похолодев, сжалось – пусть она не слишком хорошо знала Виджила, зато сполна воскресила в памяти за это время, прошедшее со встречи, все, что могла помнить о Озае, и потому вдруг, глядя на эту широкую спину, на движения большого хищника, поняла, что перед ней не Ритхилт. Вот только Адрия не была уверена, что обрадовалась этой информации, потому что ондеронец успел продемонстрировать сполна, что не растерял и грамма своего взрывного темперамента. Иногда, с возрастом, люди становятся степеннее, сдержаннее, но нет, не в этом случае, потому что она помнила четырнадцатилетнего мальчишку, в глазах которого вспыхивало бешенство, стоило кому-то лишь словом пойти поперек. Избалованный засранец, думала она сначала с презрением, пока не поняла, всмотревшись в мир вокруг, что этому причина не избалованность, а необходимость с самой юности вырывать свой кусок с боем. Взрывной лидер, крупнее и выше большинства своих сверстников, к столь юному возрасту не обученный ценить привязанность, зато обученный убивать. Когда-то сострадание в ней сливалось с жалостью, но теперь его не было, оно осталось в том далеком прошлом, и воскресать было не намерено.  И все же одно их роднило намертво: они оба были убийцами, без сожаления, без мук совести, и им было комфортно в своей броне, даже более того, броня ли это, или же настоящее нутро, а броня создана лишь для самих себя в виде мыслей о нормальной человеческой жизни и чувствах, чтобы не было этого опустошающего понимания – ты не человек.
Зеленые глаза проводили его, пока он не подошел к королеве, и только потом отвели взгляд, скрываясь за опущенными ресницами под аккомпанемент тяжелого вздоха.  Как случалось иногда, в редкие моменты, ее накрыло ощущением страшной безысходной тоски от того, что мечты так и оставались мечтами, потому что сердце ее тоже навсегда осталось в той точке, на том корабле, разорванное и сожженное дотла, и этот пепел и сейчас держал ее, утягивая назад, не давая освободиться. Любой бы, добившись внезапно таких высот и достатка, наслаждался, и Адрия всегда думала, что наслаждаться жизнью будет, как только получит стабильность, но вот она – стабильность, а наслаждения не было и нет.  Вокруг нее пустота, и все эти годы, имитируя бурную деятельность, она лишь убегала от истины, стараясь скрыться за иллюзиями.  Но та тьма, что пришла к ней здесь, заставила мучительными кошмарами, адской болью наконец открыть глаза – и увидеть черную пустоту космоса.  Стоя на балконе долгими ночами, глядя в звездное небо, она перебирала всю свою долгую по человеческим мерка, -  но лишь один вздох по меркам своей расы, - чтобы утешить себя, найдя хоть одно искреннее чувство, доказывающее – все еще жива. Но снова и снова возвращалась к той точке отсчета на старом корабле, где закончилась ее жизнь. Может быть, я действительно умерла там, а все это – лишь иллюзия агонизирующего сознания?  О боги, так пусть же эта агония прекратится! – молила она сотни раз, срываясь к краю, перевешиваясь корпусом через перила, чтобы взглянуть на бездну, разверзнутую в сотнях метров внизу, но глубоко в сознании долгоживущих рас будто прописан какой-то код, препятствующий самоубийству.  И замирала потому, точно наткнувшись на неведомую стену, глядя до слез в напряженных глазах вниз, пока ветер перебирал распущенные густые волосы, а пальцы до немоты впивались в камень. Ей отчаянно хотелось, чтобы какой-то недоброжелатель в этот миг подкрался, просто толкая застывшее тело вперед, нарушая баланс и разбивая эту стену, но Вселенная была беспощадна, и никто не приходил.
- Хорошо, Дагон, благодарю, - мягко произнесла она, лениво возвращаясь в реальность, рефлекторно погладив расслабленными пальцами инквизитора по плечу,  - мне действительно понадобится твоя помощь, ибо… что? – тут она вздрогнула, поняла, что слышит громкий насмешливый голос Кето, идеально имитирующий, как не крути, голос самого Советника, разве что она не слышала никогда в голосе того таких торжествующих эмоций.  Виджил был не просто спокойным, он был точно… пустым, лишенным эмоций, как кукла, и даже то, что он говорил ей тогда на Хейпсе, почти истерлось из памяти, потому что казалось таким же пустым. Возможно, он верил в это, возможно, хотел верить, но было ли ей дело?
Нет.  – И Адрия удивленно повернулась, глядя с непониманием на вытянутую в ее сторону руку, на искаженные ухмылкой губы.  Потом перевела вопрошающий взгляд на королеву, которая лишь флегматично одобрила этот вызов и отвернулась, продолжив путь как ни в чем не бывало, но только что бесстыдно, на глазах у всех, бросив свою прислужницу в пасть сарлакка. Сомневаться не приходилось, глядя в эти сверкающие желтые глаза, что Озай не шутил, и падали, как стены, последние надежды на то, что это искусный блеф, но, Боги, зачем?
- Дагон, я попрошу тебя, - она, вскинув подбородок с вызовом на этот его вызов, повернулась вновь к инквизитору, вкладывая в его руку снятый с пояса небольшой знак, из хитросплетенных символов своей должности, - пока я разберусь с происходящим тут, окажи мне любезность, осмотри все, с этим, - короткий взгляд на знак, выполненный из настоящего золота, - тебе никто не посмеет чинить препятствий.  Мы не должны спустить такое, и не можем, - наполненный чувств взгляд задержался напрямую на глазах темного, прежде чем она развернулась и неторопливо двинулась в сторону удаляющейся королевы.  Она прошла нарочно близко, скользнув пышным подолом платья прямо по ногам имперца, но и не подумала принять протянутую руку, проигнорировав ее слишком открыто даже для вызова.  Будь у нее больше сил, чем сейчас, когда приходилось напрягать все резервы, лишь бы держаться ровно и уверенно, она бы даже не стала обходить его, толкнула бы плечом, нарочно, сталкивая с дороги. И, пройдя мимо, чувствуя затылком тяжелый взгляд, она испытывала абсолютное равнодушие к тому возможному, что ситх вспыхнет и взъярится.  Напротив, она даже хотела бы этого, как никогда, насмешливо и жадно.