Коррибан. Эта планета сразу показалась Джейсу суровой и злой, едва корабль Атары вошел в атмосферу, мальчишку вдавила в кресло, словно сверху на него навалилось еще несколько десятков килограмм и скинуть прочь эту ношу не представлялось возможным. Как потом объяснила госпожа, всему виной была повышенная сила тяготения этого древнего мира, а сама эта сила была повышена из-за чего-то такого сложного, о чем Джейс так и не понял. И все же, на всякий случай, чтобы не расстроить вдруг Атару своей бестолковостью, он согласился грустно-тяжелым “угу” и снова прилип к обзорному окну, созерцая угрюмый негостеприимный пейзаж.
Наверное по этим причинам госпожа Сиксс так часто хмурилась последние два дня, выражая недовольство рассеянностью и невниманием юного Обри к ее словам. Но как же сложно оставаться внимательным, когда тебе трудно дышать, трудно стоять, трудно ходить и махать руками, а тренировки и требования не становятся мягче и не сулят поблажек: нормы отжиманий, подтягиваний и других упражнений Атара даже увеличила на два раза, а изученные ката с мечом и посохом теперь требовалось повторять аж на десять раз больше.
Джейс злился на Атару за непонимание, кричал в пустоту, на незримого оппонента, ощущая приступы беспомощности и жалости к себе, ненавидел и ругал себя за эти минутные проявления слабости и, сгорая в ярости и гневе, умываясь собственными слезами, упрямо продолжал заниматься лишь бы Она одобрительно улыбнулась или, что было наивысшим счастьем, погладила перед сном.
Был только второй день пребывания на Коррибане, время приближалось к ужину, а казалось, что они на этой планете уже вечность, а вчерашний день словно бы закончился месяц назад. Радовало то, что занятия на сегодня окончены, и, если госпожа не придумает ничего нового, до утра их ожидает лишь уютный вечер: она будет рассказывать что-то интересное, а он - во все глаза слушать свою Атару. Бывало, конечно, что вместо историй приходилось помогать со вполне обыденными вопросами вроде уборки, стирки или принеси-подержи что-нибудь, но Джейсу нравились и такие моменты их совместного существования, даже если Атара просто наблюдала и руководила процессом.
Он размечтался, обняв учебный посох, наблюдая в зеркало, как госпожа, и так красивая настолько, что он готов был любоваться ею вечно, наводит еще большую красоту. Ужасно хотелось спать, тело, еще больше отяжелевшее после тренировок, предлагало саботировать ужин и упасть, растекаясь аморфной плазмой, прямо на месте. Прозвучавший вопрос Атары мгновенно прогнал оцепенение.
- Я… - они никогда не врали друг другу. Госпожа Сиксс всегда отвечала честно или не отвечала совсем, игнорируя Джейса. Он платил тем же. - Нет, Атара. Прости…

Атара могла бы и вовсе не говорить. Чувство вины, словно суровый палач, не знающий пощады, стояло за спиной мальчишки с того мгновения как начался этот разговор уже имевший место пару дней назад на орбите Коррибана. И лишь только тишина заполнила помещение, приговор был тот час вынесен, а Джейс поник и сгорбился под тяжестью вердикта. Он был виновен в том, что расстроил свою Атару, пропустив мимо ушей первое наставление, и теперь жестоко казнил сам себя, сжигая в неудержимой ненависти. Те несколько секунд, в которые даже шорох ткани не смел нарушить молчание госпожи Сиксс, показались мальчишке вечностью наедине с палачом.
- Ата… - отчаянная попытка возразить закончилась полным провалом. Голос не слушался, и если первое “А” он еще выдавил из себя жалким шепотом, то второй слог вовсе застрял комом в горле, а вместо него на глаза подступили слезы, какие бывают только у детей, - большие, глубокие, чистые. Ведь в эту самую минуту буквально рушился мир, Атара его совсем не понимала! Он был ей больше нисколечко не нужен!
- Мы уже говорили об этом, и я скажу это в последний раз, - если бы только она знала, каких усилий ему стоило не упасть на колени под грузом этих слов, которые гнули, сгибали, прижимали к полу похлеще чем целая планета своей силой тяготения и долгий день изнуряющих упражнений в придачу. Всю волю пришлось собрать в кулак, только бы сдержать слезы, переполняющие сердце.
Джейс торопливо шмыгнул носом и закрыл глаза, удерживая собственную обиду в себе. Он внимательно слушал Атару, еще больше распыляя себя и раздувая огонь ненависти к себе, к своей собственной слабости и этим дурацким слезам, которые казалось, не было никакой возможности сдержать. И с каждым ударом сердца пламень наполнял его, иссушая капельки обиды на щеках, вытесняя и затмевая все: с этим жаром, испепеляющим и сжигающим изнутри душу, не смог бы сравниться и огонь Мустафара.
В этот момент юнцу казалось, что он стал выше, шире в плечах и могущественнее, что стоит лишь широко раскрыть глаза, и Атара все поймет, почувствует, примет все его переживания до единого - а иначе сгорит в пламенном взгляде от стыда за свою черствость!
- … они разорвут тебя на кусочки, а я не для этого выкупала тебя из рабства, - пугала между тем госпожа, а Джейс просто смотрел в ее глаза, моля о мягкости и понимании. В этом взгляде были слепая бескрайняя любовь, молчаливое бескорыстное почитание, безусловное обожание. Ни одно божество не удостаивалось такой яростной отчаянной любви своих идолопоклонников. Но вместе с тем, этот взгляд дарил безграничную ярость и чистую ненависть. И лишь во власти Атары была эта буря: одним движением руки, словом, взглядом она могла потушить его ярость или убить любовь - Темный Пророк кормила с руки этого зверя, определяя во что же в итоге выльется этот шторм.
Но все закончилось мирно, без хлопанья дверьми. Шторм так и не грянул, утихнув от обыденного прикосновения ладони к щеке, оставив Джейса вымотанным, выжатым, опустошенным. На новые страсти сил не осталось, на сдержанность не осталось желания. Прошедшая ярость словно бы выжгла все, опустошив собой почти весь внутренний мир. Даже любовь к Атаре теперь казалась лишь тенью былого чувства. Тихая, спокойная, ровная.
- Атара… - позвал Джейс, когда госпожа закончила говорить. - А почему не станешь? Я теперь… ты меня больше не любишь?
Он поднял на нее пустой взгляд, несущий след опустошенности, и, все же не удержавшись, порывисто подбежал обнял накрепко. Она все еще была его богиней, его миром. И даже если мир от него решил отказаться, вовсе не значило, что и юный Обри отказался от своего мира.

Он воспринял слова Атары по-своему, и для Джейса они прозвучали холодным стыдливо-хлестким признанием в безразличии.
Отступившая было буря эмоций накатила с новой силой столь внезапно, с такой отчаянно-жадной яростью, что захватила мальчишку, с головой топя в потоках Силы. Он потерялся, и вся мощь, сокрытая в нем, запечатанная в непроницаемом коконе, вырвалась на свободу, подобно изголодавшемуся чудовищу со множеством незримых щупалец, хищно притягивая нити Силы из окружающего мира.
Джейс испугался. Его тело его предало, не подчиняясь желаниям, купаясь в переполнившей энергии. Его ощущения - всемогущества, вседозволенности, легкости, свободы, власти - казалось, принадлежали кому-то другому, спрятанному до этого момента даже от самого Обри. От него, мальчишка, отчаянно желающего заслужить любовь Атары, осталась лишь одна мысль: “Она меня не любит”
Хрустнуло старинное кресло, нехотя уступая невидимой ладони, разрывающей его не острые щепки; выпал из рук мальчишки его посох, как мозаичная игрушка, превращенный в десятки осколков - так выглядела детская обида со стороны. И все же он боролся.
В его распахнутых глазах был страх, руки дрожали от напряжения, но Джейс упрямо не позволял своим пальцам согнуться, удерживая на месте все эти импровизированные снаряды. Но Сила его подчиняла, играла с ним, как играет разгневанная река с рухнувшей плотиной.
- Это…
Голос мальчишки был чужим. Низким. Тихим. Рычащим.
- ... я. Тебя. Не люблю.