Наличие плана есть воплощение ассимиляции с любыми условностями, вторгающимися в жизнь, не важно, ожидаемых или хаотичных, ибо разум дан для того, чтобы спрогнозировать любую из вероятностей. Но иногда лучший план с виду кажется полнейшим набором хаотичных вероятностей, без расчетов и пред.подготовки, зачастую же таковым и являясь, и вот сейчас именно таким планом обладал рослый мужчина на площадке. Тирант, будучи вынужденным выбираться и в пустоши, никогда не унижал своего самолюбия мехами, ибо какой же ты Арк, если мерзнешь в родной стихии; но сие не обозначало нисколько, что в эти поездки он отправлялся в одной рубашке и на босу ногу, ибо это было бы еще более странным. Мужчина, как обыкновенно, был облачен в узкие брюки из тонкого вельвета темно-серого цвета с коричневым оттенком, сидящие на его длинных мускулистых ногах как влитые,  высокие ботфорты из серой замши на тонкой подошве; приталенный удлиненный камзол серебристо-серого оттенка сложного кроя из парчи, внизу туника, сверху свободный плащ. Серебристо-белые волосы лежали свободно по плечами и спине, отражая блики посадочных огней, лишенные привычного плена в виде обруча или диадемы, а потому постоянно перемещались, но настоящую феерию хаоса организовали, когда яхта начала опускаться. Тирант же оставался спокоен; ноги расставлены достаточно широко для надежной площади опоры такой рослой фигуры, руки сцеплены в замок ниже уровне пояса в свободном положении, скрытые под тонкими замшевыми перчатками; сил на то, чтобы удержать свои волосы в идеальном положении, он не стал тратить.
Девушка, похожая на маленькую героиню грустной сказки, такой известной в Галактике, но не прижившейся тут, ибо неимоверно трудно растаять даже от любви в мире, подходящем более для вотчины самой Снежной Королевы, стремительно спустилась по трапу, с явной непривычкой двигаясь в широком и длинном подоле, еще до момента своего появления приковала его взор к себе; он чуял ее, яркую звездочку в Силе, когда еще только яхта прошла ворота планетарного щита. Время двигалось вперед, унося целые мировые события в прошлое, а он замечал, что все ярче и ярче чувствовал ее на другом конце мира даже.  Каждое ее движение, еще не совершенное, каждую мысль, еще не озвученную, желания и тревоги, сомнения и надежды расцветали все ярче, и сливались воедино с его собственным миром, но Арк более уже не путал их. Он знал, зачем ее яхта дала остановку на Паланхи, знал, примерно, что там происходило, и оттого чувствовал загорающуюся внутри идею; не нужно много опыта, чтобы приравнять в ее мотивацию ревность, но сие больше не имело значения или ограничения. Покуда он не избавится от этого проклятья, ему не вступить в битву надлежащим образом, и откладывать это уже не имеет смысла, а потому все было решено перед звонком. Но вот он смотрит в ее улыбающееся лицо, в ее смеющиеся счастливые глаза и видит их гаснущими, точно умирающие звезды на небосклоне.  Их зелень тускла, безжизненна, и в ней никогда уже не вспыхнет былой пламень – такова цена за возможность жить самому без узды, и готов ли он ее заплатить, в который раз заново усомнится ученый.  Его руки крепко обвивают изящное тело девушки, прижимая ее к себе с трудно описуемым словами наслаждением и одновременно такой трудно передаваемой болезненной тоской, пронзающей до кончиков пальцев.  Наклонившись, прогнувшись в верхнем отделе позвоночника, он опускает голову, позволяя себе зарыться лицом частично в мех ее накидки, частично в пахнущие какими-то хейпанскими цветами рыжие волосы, закрыв веки с тихим стоном, который никогда не будет выпущен с губ. Кому бы понять, как тяжело принятое им решение, когда это последний раз, последняя возможность обнять ее, живую, прежде чем лишь сияющий образ останется с ним в памяти и, возможно, в Силе, ибо он знает о ней то, чего не знает она сама, чего не знает никто.
- Приветствую, дорогая моя, - отпуская через некоторое время девушку на землю, он касается пальцами ее лица, успев сдернуть перчатки с рук; с нежностью смотрят обычно холодные серые глаза, с нежностью и потаенной тоской, как пытаясь запомнить ее такой. Но реальность беспощадна, он знает, что такой ее образ однажды сотрется, растворится в потоках сознания, уйдет безвозвратно, и все, что останется, это мучительное щемящее чувство в груди на границе сна и яви. – Я счастлив помочь тебе, ты знаешь, - мужчина наклоняется, придерживая ее за подбородок пальцами, чтобы коснуться ее губ; тяга слишком сильна, слишком неумолимы к мольбам чувства, чтобы гневно задаваться вопросом – а кто еще ее целовал недавно? – когда ему это известно. Но он бережно, ласково обхватывает ее губы своими, на какой то миг полностью концентрируясь только на этом ощущении сладостной нега, зная безотчетно, что она не оттолкнет. И она не отталкивает, и вновь невероятному испытанию подвергается его решение; оставить бы ее на Аркании, даже сбежать на край мира, если потребуются, но он в ловушке, которую не обойти. Проклятье не отринуть и не одолеть, и оно все глубже разъедает его душу, даже всей великой любви не победить то, что одолеть в силах лишь смерть.
- Пойдем, я поведаю тебе обо всем дома, вдали от лишних ушей, - несколько севшим голосом сообщает он, приобнимая ее за плечи, и ведет в сторону шлюза….

Разумеется, было бы безумием полагать, что на своей родной планете может хоть что-то ускользнуть от бдительного ока арканианца; о журналистах он знал, но нисколько не испытал смущения, когда вспышки голокамер ослепили их на выходе, напротив, он лишь крепче, с очевидно заботой, прижал девушку к себе, с невозмутимым видом шествуя дальше, в сторону кара. Его лицо хранило отголосок легкой улыбки, что можно было списать за радость встречи, но у нее был и иной подтекст. Сентиментально  он желал оставить у себя хоть одно новое фото вместе с Адрией, но сентиментальность не была здесь главной, ему всего лишь нужен был рычаг общественного мнения. Ему нужны слезы впечатлительных домохозяек про историю о утраченной великой любви, которая, наконец, была запечатлена на камеры и так трагически окончилась.  Записи с камер над платформой «случайно» раздобудут пара каналов, вместе с снимками их достаточно для должного впечатления, а иначе….

Помогая даме взойти на борт длинного бронированного кара с максимальной степенью комфортабельности внутри, он улыбался, глядя на нее, и в этом взгляде достаточно было редкой теплоты. После, поднявшись сам на борт, сел напротив гостьи, все еще держа за руку ее, и, будто ненароком, именно в этот момент, когда двери начали закрываться, а Адрия повернулась к нему, щелкнула еще одна вспышка.  Это будет самый красивый кадр: они, обращенные взорами друг на друга, держась за руки, нежно улыбаются. Этот кадр Арк был готов непременно поставить в своем кабинете, вот только после такой радужной ноты вновь думать о смерти становилось тяжко.  Как хорошо, что умрет она далеко от него, от его глаз и рук, иначе бы и думать не было смысла, поскольку не так трудно убить любимую в припадке болезненной темной ярости, но куда как труднее – хладнокровно, как агнца, на алтаре собственного тщеславия. При всем своем высокомерии, ученый сомневался, что сможет, а потому запланировал события дистанционным образом.

Когда они пронеслись через пустоши, наблюдая в иллюминатор метель, разыгравшуюся над ледником, Тирант, наполнивший для них заведомо по бокалу дорогого вина, завел какую-то светскую тему о ее поездке, о том, понравилось ли, перескочил на Паланхи. Ему хотелось дурным толчком любопытства узнать, станет ли Адрия лгать, но, к его вящему удивлению, девушка не стала. Хотя голос ее звучал немного отстраненно в тот момент, прохладно, но, тем не менее, она без всякой утайки отвечала на его вопросы, хотя и сверх того не распространялась.  Так он узнал о том, что встречу ей назначил сам имперец (как будто он сам этого не знал), что их разговор касался медальона, что у имперцев есть такой же, что сам Советник их прежде не встречал; правда, пришлось от души вцепиться в бокал зубами, делая глоток, когда  слушал о том, что были там и разговоры о личных отношениях. Хотя подробности ее брака Тирант отлично знал, удержать себя от приступа ревности удалось трудно, но все-так – удалось. За этими неторопливыми разговорами, наконец, не заметили, как кар заехал в ангар дворца, хорошо знакомого Инаре, что располагался на скале.
- Проходи, моя дорогая, располагайся, - они поднялись в гостиную, где когда-то давно обожали пить каф на рассвете. Сняв плащ, он помог даме избавиться от верхней одежды и галантно провел ее к креслу. – Ты все еще хозяйка тут, приказывай, и все исполнят, - нежно поцеловав ее пальчики, он отпустил ее руку, прежде чем опуститься в кресло рядом. По приказу кофейный столик перед ними уже пестрел закусками и тремя видами вин.
- Позволишь твое любимое?, - лукаво улыбнувшись, арканианец взял в руки алдераанское красное, сладкое, бросив короткий взгляд на гостью. Видишь, я не забыл твоих пристрастий….

Он слышал каждую из багровых капель, упавших в тонконогий хрустальный бокал, такой прозрачный, словно и нет в руке его ничего, а длинные пальцы обхватывают воздух. Но он не смотрел на багровый поток, хотя его взгляд казался направленным туда, тогда как в действительности Тирант смотрел сквозь прозрачную мозаичную столешницу на мудреный узор плиток пола, разбивая его на фрагменты. Это позволяло не сорваться, не заорать так, чтобы услышали в столице, быть может, швырнуть бокал или даже ударить телекинетической волной, ему было необходимо занять свой мозг тонким, ювелирным делом, чтобы не дать своим эмоциям взять верх над разумом. Более половины столетия хладнокровный бизнесмен и диктатор меркантильных помыслов сейчас, наполняя бокал для дамы, внутри разлетался на миллионы осколков снова и снова, стенал и рыдал, не позволяя дрогнуть руке, или, быть может, даже щеке. Но то, что прежде казалось силой, сейчас выглядело малодушием; за собственные чувства нужно с поднятой головой принимать счет, и не было вины Инары в том, что проклятье не желало отступать никакими методами…. Кроме одного. Ему остался лишь один, последний ход, который мужчина оттягивал так долго, как только это было возможно, и вот настал тот миг, когда тянуть более не представлялось возможным, а все же какой кровью обливается сейчас его душа. Вины Инары, действительно, не было в проклятии, но заплатить ему придется самым дорогим – ею.  О, если бы смерть двух эмбрионов могла помочь, он раздавил бы их каблуков собственного сапога прямо сейчас, вот только древние были жестоки – кому нужна не выстраданная жертва? Кому нужна цена, которую отдать, как выпустить на ветер снег, которого здесь и без того немало?
- Прошу, - он улыбается, подавая ей бокал, и позволяет себе насладиться коротким соприкосновением своих пальцев с ее, но потом опускается в кресло рядом, оставляя бокал уже в ее руках. Ученому ли не знать, какую зависимость способны вызвать наркотики, но всякий препарат меркнет перед зависимостью, которая порождает любовь. Если бы только ты меня любила, с тоской подумал он, тут же заставляя все сантименты покинуть сознание, чтобы вернуть себе трезвый ум, а не, не дай Сила, не начать тут выть и ползать на коленях… отвратительное было бы зрелище.  – Я знаю, что этот медальон не единственный, и знаю, что был перепродан на торгах Орд-Мантелла, а потому не так легко выследить конечного покупателя, но твой вопрос, я вижу, на нем и не зациклен… что ж. – сцепив пальцу в замок, он уткнулся в них носом, слегка прикрывая веки, прежде чем заговорил вновь, тихим вибрирующим голосом. – Но я знаю, откуда прибыли эти вещицы в то место, где их нашли. Родина этих медальонов, являющихся непосредственно ключами к замкам, одно время очень популярных в древности, около 4000 лет назад, даже больше, находится за нынешней границей Галактики. Эта планета давно входит в категорию слухов, но я смог разгадать код твоего ключа, и понял, что одним слухом стало меньше. В этом коде – координаты, но, позволь, подмечу, что я перерыл архивы Джета, поднимая все, что слышал об этой сказке, когда понял, что слышал я ее не от Джетта, не от родных… о нет, Адрия. Эту сказку мне рассказывала старая няня, про легенды со своей родины, она ведь была не арканианка. – Отведя руки, он подался вперед, опираясь локтем о подлокотник, зато второй, свободной, рукой накрыл колено Адрии.  – И, если остальное в ее сказке так же верно, как этот ключ, то там хранятся несметные сокровища, наследие ушедшей древности.  И, хотя я не уверен, что это правда, я готов рискнуть… А ты? – серые глаза слишком близко были от ее лица, внимательно изучая каждую черточку. – Вряд ли там найдутся ответы на эти терракты, но то, что может там храниться, было забыто миром на тысячи лет, дорогая….. разве тебя это не интригует?

Пристально и неуклонно, неуступчиво, как скала перед напором волн, мужчина наблюдал за гостьей, чье лицо всегда было достаточно непроницаемо, чтобы оставлять пытливую тайну за своими чертами, никогда не договаривая всего до конца ни словами, ни мимикой. Но ее настроение было благодушным, он чувствовал это даже без погружения в шепот Силы, чтобы лишний раз не провоцировать проклятие к действию.  И все же, вот оно, первозданное стихийное безумство в крайней степени своего хаоса- сидеть и смотреть, жадно взглядом срывая и запечатлевая каждый вздох, жест, легчайшее движение ресниц и губ.
- Правда твоя, - вспомнив про ту историю, ученый не стал сдерживать смешка, заодно умело маскируя им нервное вздрагивание, порождённое ее прикосновением, как раньше, к своей руке. – Мои помыслы заняты не деньгами и сокровищами, из своих запасов я могу полностью заполнить два музея, превосходящих троекратно размером Праксеум. На этой планете должна быть одна из легендарных, давно ставших мифом, звездных карт, которая, как говорили, приведет в «Рай». Что это за Рай, к сожалению, точно неясно, возможно, боевой корабль или станция, или планета, вариантов, как понимаешь, масса, - он смотрел, как пульсирует жилка на ее открытой шее, когда, запрокинув голову, она смеется, как дрожат алые губы, и понял, что не сможет.
Порывистое и быстрое движение, ускоренной Силой, и в секунду правая ладонь его тяжело легла ей на затылок, под густую массу волос, а левая обхватила твердо, но бережно шею и челюсть, и он, пересев на подлокотник, уже целует ее. Белые волосы, лишившись покоя, сползают от резкости движений по плечам, падают вниз и сливаются с ее рыжими так же крепко, как его губы примыкают к ее губам. Скольких женщин доводилось целовать ему на своем долгом, насыщенном веку, но разве, касаясь кого-то еще, ощущал он эту слабость во всем теле, доходящей дрожью в колени и руки? Разве в чьих еще объятьях так мутнел его рассудок, и не сразу он понял, что стоило лишь чуть отпрянуть от лица девушки, на миг, достаточный, чтобы перевести дыхание, как лицо его обнажилось во всем ужасе проклятья. Левая сторона, с рваными глубокими ранами, будто залитое кислотой или пламенем, побелевший глаз, белые пятна зубной кости меж мышцами, и темная, разливающаяся паутиной энергия плащом сползала по плечам, но он этого не видел и не ощущал, лишь, проводя пальцами по ее щеке, так близко, что кожей подбородка ловил ее дыхание,прислонился холодным, покрытым испариной, лбом к ее щеке и  вдруг шепнул голосом, полным глубокой и застарелой душевной муки:
- Я… люблю тебя… ты знаешь….

Смех ее был прерван внезапно, но не сказать, что неприятно. Знакомые руки держали ее голову, не давая отстраниться, но Адрия вдруг поняла, что и не хочет. Своими руками касаясь левого плеча и правого бока арканианца, она охотно подставила губы для поцелуя, отвечая ему. В голове сразу становилось так легко и беспечно, что тяжесть недавних дней рухнула куда-то в пол. Дышалось легко, хотя и часто, и все же рот его был теплым, мягким, и очень хорошо знакомым. Ей было просто сейчас тянуться навстречу, потому что все это уже бывало, много раз, и вряд ли что-то было в пристрастиях и манерах Арка, чего она не знала. Будучи женщиной свободных взглядов и чувственной натуры, Инара, давно вынужденная постоянно держать себя в руках, сейчас попала под контроль гормонов и, скользя руками вверх по груди партнера, по щелковой поверхности кафтана, совсем не думала о прекращении столь внезапной ласки. Но пальцы вместо теплой кожи вдруг наткнулись на ужасные шрамы, и в этот момент Арк отпрянул. Во все глаза, не мигая, смотрела она на его красивое лицо, превращённое слева в гротескную маску.
- Я… - она запнулась от внезапно прилива жалости и нежности одновременно. – Знаю. – Пальцы ее снова прижались к ужасающим ранам, а глаза, потемнев, наполнились горечью. – О, Тирант, во что ты влез? – в одной фразе разом все эмоции прорвались, и она, прижимая ладони к его щекам, крепко, но коротко поцеловала его в губы, теперь уже частично искаженные этим странным ранением. – Что с тобой? Зачем? – испугалась ли она? Нет, но видеть его, всегда холеного, безупречного, в таком виде было очень тяжело. И душевная тяжесть лишь усиливалась его словами; Арк никогда не любил говорить о своих чувствах, они указывали его уязвимость. Но то, как он сказал это сейчас, затронуло ее куда глубже, чем казалось.

Он закрыл глаза лишь на короткий миг, пока ее губы снова коснулись его, но потом открыл, и холода серых льдов там уже не было. Это были живые, теплые серые глаза, полные чувств и эмоцией, но неизбежной среди них была боль. От этой боли Сила его возрастала многократно, но рассудок был не в силах так долго выносить эти муки, мутнее и растворяясь в потоках ярости. Он едва не разозлился на себя, но с такой нежностью смотрела на него женщина, так ласковы были ее руки, что впервые в своей долгой жизни ученый позорно сдался там, где сдаваться не был намерен. Перехватив ее кисти своими пальцами, он медленно сполз по креслу вниз, пока колени его не коснулись пола, и, остановившись вот так, он, как правдивый и честный адепт Ордена Джедаев, давно исчезнувший в годах, начал свой рассказ перед ней. Адрии открывалась история с самого его начала: Даана и Вишейт, их встреча на Аркании, когда он, помогая жизни Леи Органы, едва не погиб, а, выжив, вскоре обнаружил истинный смысл того «подарка». Рассказывал, как искал лекарство или способ, как метался во Тьме, одержимый жаждой отмщения, как глубже погружался на Темную сторону, ибо боль и ярость подпитывают ее. Рассказывал, как нашел способ, но отказывался применять, ибо цена за спасения была непомерна высока…
- … Вишейт сурово одарил меня. Мой рассудок слишком часто ныне погружается во мрак, я лишаюсь способности контролировать себя.  К боли я привык, но это, - меж словами, он то и дело целовал ее тонкие пальцы в руках своих, не глядя на ее лицо, - это невозможно контролировать, нельзя привыкнуть. Что мне делать, Адрия? Как мне должно поступить? Как?! – серые глаза в отчаянной мольбе обратились теперь к ней. – Я много раз думал, обижаясь действиям или словам твоим, что смогу принести тебя единственную в эту жертву, но что мне такая жизнь, в которой никогда уже не будет тебя? Я не могу тебя убить…, не могу… - тяжело уронив голову ей в колени, арканианец тяжко вздохнул.

Она была ошарашена. Мало всех бед, но понимание такого груза на совести было слишком. И все же Тирант не лгал, его глаза не лгали – он действительно не мог. Но легче не становилось. Она слышала о проклятьях, но никогда не вдавалась в нюансы, но разум подсказывал – должен же быть иной вариант.
- Милый мой, родной, - нежным, певучим голосом говорила Адрия, пытаясь успокоить бурю. Одна ее рука, выскользнув, легла ему на голову, на белое полотно волос, и начала размеренно их гладить. – Но ведь должен же быть способ? Еще способ? Я хочу тебе помочь, но я совсем не знаю, как….

Отредактировано Tirant Ark (2017-02-17 01:54:44)

Усиливается метель за окном; крупными хлопьями снег бьется в окна высотного шпиля башни дворца, разбиваясь на мелкие крупицы, которые тут же уносит ветер.  Тень проклятия полностью уже покинула гладкое, не по возрасту моложавое лицо хозяина всего здания и соправителя сектора, он вновь являет взгляду гостью свой округлый лик, с смуглой кожей, столь резко дающий контраст с белыми, как снега в сегодняшнем небе, волосами,  и еще более светлыми кажется серые глаза, в темном ободке, под тенью густыми черных ресниц. Арканианцы – заносчивые, высокомерные создания, не ставящие иные расы ни во что, считающие, что  знают больше, чем кто-либо еще, и способны сделать все, бесспорно, лучше любого в Галактике, имели на подобную позицию определенное право, ибо природа действительно наградила их высоким интеллектом, сообразительностью и отличной памятью.  Кто-то называет его расу выродками, признающими только инженерию и собственную исключительность, готовыми на все ради нового эксперимента, кто-то величает величайшими знатоками в Галактике, но первых, разумеется, больше, и Тирант нисколько не находил это мнение оскорбительным или унизительным; культура его расы была куда более тонкой, витиеватой, изысканной, со своими подводными течениями, чтобы чужаки были способны ее познать во всей красоте.  Если же говорить коротко, то их мнение не уходило так уж далеко от истины, поскольку его сородичи видели лишь цель, которой хотели достигнуть, а все остальное на пути к ней превращалось в не более, чем легкие или досадные помехи.  Вот и сейчас он держал в голове тонкий, почти изысканный план, который мог сработать, если каждый актер пьесы вовремя окажется на своих местах и исполнит ровно отведенную реплику, без импровизаций, но даже тогда судьба может оказаться хитрее, и обмануть их всех.
- Что ж, - он отстраняется и спокойно поднимается, поправляя полы кафтана, потом возвращая волосы на положенное им место на спине, и задумчиво потирает подбородок пальцами правой руки, поддерживая под локоть ее согнутой левой. – Тебе нельзя отказать в проницательности было и все еще есть, ибо ты абсолютно права, иначе игра не состоится, и этот узел не распутается, дорогая, - холодный взгляд свысока, все еще не лишенный нежности оттенка, но уже более сосредоточенный и деловой. – Но в одном ты все же ошибаешься, ты здесь потому, что я хочу сделать все, чтобы ты умерла, но не по настоящему. Не надо резких выводов, - дергается в предостерегающем жесте рука, что касалась подбородка, линия рта становится жестче, - я не собираюсь проводить никаких медицинских вмешательств, я достаточно хорошо запомнил, насколько ты против подобного, однако, - руки перекрещиваются, обхватывая локти друг друга. – Там, куда ведут эти координаты, есть кое-что, что, как я предполагаю, может нам помочь сыграть в рулетку с Вишейтом и выиграть у мертвеца.  Твоя выдержка и артистизм, умение держать себя в руках всегда восхищали меня, ты отлично это знаешь, и сейчас, Инара, они потребуются для тебя все разом.  Театром небывалого сражения станет малая планета где-то в глубинах космоса, и главная роль отведена тебе.  Итак, ты прилетишь туда, никому ничего не сообщая, и будешь ждать назначенного часа, быть может, тебе будет даже интересно изучить те места, наверняка, там есть ценности, которые ты найдешь приятными.  Для задуманного акта нам понадобится палач и спаситель, - арканианец неторопливо расхаживал по комнате, постоянно ловя себя на мысли, что не самое благоразумное раскрывать ей даже детали плана, ведь эта рыжеволосая женщина отличалась непостоянством, и он сейчас слишком рисковал, делая ставку на то, в чем не был до конца уверен, а именно – на ее чувства.   – Лучше, чем знакомый тебе Элрос Альдэ, спасителя нам не сыскать, он слишком джедай всем своим существом, и я почти уверен, что не позволит себе отвернуться от любой опасности, если от этого пострадают люди.  Думаю, его врачебных навыков хватит, чтобы выдернуть с того света кого угодно, лишь бы… - арканианец на секунду зажевал губу, - лишь бы его чувства к Джине Сури не затмили его рассудок. Впрочем, в этом неизменная миссия любви земной – лишать здравомыслия, и все же, пусть Сури произвела на меня не самое благоприятное впечатление своей склонностью верить в разные глупости, девушка она добрая, поэтому ставил бы на то, что она вероятнее поддержит Альдэ, чем будет отговаривать. – Он засмотрелся на окно; падающий снег склонял натуру к меланхолии, но сейчас это чувство было неуместно, и потому высокий ученый отвернулся, чтобы снова смотреть только на гостью. – Что же до роли палача, милая, то это должен быть человек определенных принципов, чья рука не дрогнет в назначенный час… и это не я, увы. – подойдя сзади, он опустил ладонь на макушку девушки, погладив роскошные рыжие кудри с тонкой улыбкой. – Когда дело касается тебя, я не слишком уверен в своей непримиримости, к сожалению, и рисковать всем не могу, тем более, не имея точного знания, как поведет себя проклятие в тот миг, поэтому… я долго размышлял, – он снова сцепил руки и прошел дальше, сверля взором стенку, - и пришел к выводу, что лучшей кандидатуры мне не найти. – Он подошел к креслу и опустился в него со всей присущей элегантностью. – Лучшей, чем Ритхилт С’анар. Как считаешь? – и не без саркастического подтекста уставился жадно ей в глаза.