I. Полное название игры:
«I will meet you in the next life, I promise you.»II. Время происходящих событий:
15 ПБЙ, три месяца после Тайфона. После теракта на Корусканте.III. Участники игры:
Анабель Блэкфилд.V. Необходимость присутствия Мастера Игры:
Нет.
[Автобиография] «I will meet you in the next life». [Кореллия, 1:7:15]
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12014-09-10 16:46:59
Поделиться22014-09-10 16:49:56
«Веришь?»
Корабль прибыл на рассвете. Она долго сидела в рубке, смотря на холодный палубный ферокрит, отдающий искрами в свете восходящего солнца. Сидела, решалась. Ждала чуда и молчала, тупо, без выражения смотря на палубу, но не могла прогнать слезы. Не могла прогнать боль.
Она просто не могла. Но должна была.
- Я не могу... – прошептала она не своим голосом. Надломленный и хрупкий, он предал ее еще на первом слове, сорвавшись в приглушенный всхлип. Но она должна была. Должна была.
Она вышла на ватных ногах, поймала такси до госпиталя. Расплатилась звонкой кредиткой вместо новомодных карт, и все время смотрела в окно, туда, где под многими метрами Коронетской улицы стелился серым асфальт.
- На парковке или перед госпиталем? – спросил водитель и она смешно дернула голову. В ее зеленых глазах стояло непонимание.
- Перед госпиталем. – помолчав несколько мгновений, она ответила.
Такси снизилось, остановилось. Она открыла поднимающуюся вверх дверь пассажирского сидения флаэра. Над головой начинал моросить дождь. Она с трудом вышла из машины, до сих пор не чувствуя ног.
- Спасибо...
Водила не дождался слов благодарности, и стоило ей выйти наружу, закрыл дверь и поднял флаэр в воздух. Уже через несколько секунд его не было видно.
Не было тех слов, которые описали бы ее чувства, когда она оказалась одна, под мелко моросящим дождем перед входом в коронетский военный госпиталь. Так идут осужденные на виселицу, так кладут голову на бревно под гильотиной. Обреченность и страх, боль и раскаяние – вот, что было в ее глазах.
Она медленно зашагала внутрь; у регистратуры ее остановили.
- К кому идете? – без вступлений поинтересовалась дежурная медсестра. – Приемные часы там. – она ткнула пальцем в распечатанное расписание.
- Эдиссон Рендал, седьмая палата. У меня пропуск... – ее голос опять надломился.
Она шла по пустым коридорам, низко опустив голову. Смотреть было больно. Дышать было больно. Жить – тоже. Ведь жизнь перемежевывается между взглядом и вздохом. Она смутно представляла, что здесь делает.
Палата была в точности такой, какой она ее помнила. Она была здесь несколько месяцев назад, до всех событий на Ондероне и Корусканте, когда после ранения у нее не было времени вырваться и проведать его. Да и сейчас она нашла его с трудом.
- Привет... – прошептала она в темноту, где под маленьким уголком света стояла больничная койка. Она подошла тихо, словно испуганная кошка при виде большого и грозного хозяина. Он не был грозен. Он был красив, немного небрит. Пшеничные волосы отросли почти до плеч. Раньше он носил их чуточку короче. Но местные медсестры этого не знали, и пустили все на самотек. Обычно его стригла сама Анна.
Она подошла ближе, придвинула стул. Села ровно, неудобно, почти у самой койки, упираясь коленками в перекладину. Взяла его за руку. За его теплую, мягкую руку, которую могла обхватить лишь двумя своими ладонями.
- Я давно не приезжала... – голос опять предал. Она всхлипнула – без слез. – Прости меня, родной... Я лежала в таком же госпитале, только на Ондероне. Рана на вылет... но меня подлатали. После этого я уже успела восстановиться в эскадрилье. Веришь? Я все еще летаю... Так, как раньше, ты и я. Только теперь у меня нет ведомого. Я одна.
Она помолчала. Он не ответил. Не сменил позы, не пошевелил рукой. Не раскрыл глаз. Лежал тихо, будто бы вслушивался в биение собственного сердца, график которого отображался на экране рядом. Ритмичность графика не менялась.
- Я ждала тебя... – прошептала она, подняв зажатую в ладонях руку ко лбу. – И по-прежнему жду... Не могу... не хочу... Прости, не могу не плакать. Я так скучаю по тебе...
С ресниц сорвались первые слезы. За ними обрушился целый поток: неудержимого, горького рыдания. Она поцеловала безвольные пальцы.
- Ты... здесь. Но я ведь там. В мире, таком жестоком и... непредсказуемом. Я... тринадцать лет, родной, веришь? Тринадцать лет уже прошло. И я все еще там, а ты – все еще здесь... Я боюсь, Эдиссон. Боюсь, что застряла. Боюсь, что живу в прошлом. Там, где ты... со мной, и там, где нет боли. Где я могу дышать, а ты можешь ходить. Ведь у тебя теперь нет даже ног, веришь? Их отрезали тогда, после катастрофы... ты был очень сильно ранен, когда я приволокла тебя в город, их уже поразила гангрена... Я не смогла тебя спасти, родной, не смогла... И прошло уж тринадцать лет...
Она снова всхлипнула, прильнула вновь губами к его пальцам, на которые градом обрушились слезы.
- Прости меня... прости меня, родной, пожалуйста, прости... – бормотала она, едва разлепляя губы. В палате вдруг сделалось холодно, темно и дискомфортно. Она вздрогнула.
Поделиться32014-09-10 17:17:31
«Понимаю.»
Он смотрел на нее с улыбкой: мягкой, доброй улыбкой, которой смотрят мудрые старики на своих маленьких детишек. Она не была ребенком, но и не была старухой, хоть порой сама ощущала себя таковой. Он знал, потому что всегда был рядом, даже в самый темный час.
- Прости меня... – шептала она, уткнувшись лицом в почти что безжизненную руку, а он положил ей ладонь на плечо, будто бы пытаясь ее утешить. Конечно, она не почувствовала прикосновение призрака, хоть он и надеялся, что что-то изменится, что он сможет подарить ей то внутреннее спокойствие, которое ей было так необходимо. Но он не мог к ней прикоснуться, не мог обнять и утешить.
- Я... я здесь, родной... здесь... – прошептала она, подняв взгляд на его лицо: на лицо не молодого мужчины, лежащего в коме на госпитальной койке. Из ее глаз снова брызнули слезы. – Но если я здесь, то не смогу оказаться там... где должна быть. Дальше, в жизни. Я... я... застряла. В прошлом. В прошлом. – она повторяла то, что уже говорила, но он не замечал. Он понимал, и от этого ему было больно.
- Я понимаю, родная. Понимаю. – ветром прошептал он в ответ, и она встрепенулась: лишь на мгновение. Закусив губу, она вновь опустила взгляд зеленых глаз.
- Мне нужно... нужно идти дальше. Туда, где, возможно, смогу найти покой. Свое место... понимаешь? Место, где есть будущее... не прошлое...
- Понимаю, родная.
Она замолчала, придвинулась. Положила голову на мерно вздымающуюся под больничной одежкой грудь. И улыбнулась, слушая его стук сердца. На мгновение все тревоги исчезли с ее лица, поглощенные радостью близости любимого человека. Его тепла, его дыхания. Его призрачной, неуловимой жизни, которая все еще теплилась в его теле. Она вздрогнула, будто очнувшись.
И снова заплакала.
- Мне нужно идти дальше... – вновь и вновь, будто мантру, повторяла она. Он знал, что в тот момент она сталась убедить в этих словах себя – не его. – Попробовать построить жизнь... Перестать... бояться. Ненавидеть. Убивать. Я отомстила за тебя, родной. Сотни раз. Я отомстила... и этому должен прийти конец. Должен... Я должна остановиться... и пойти дальше.
Он кивнул, хоть она и не видела. Его ласковый взгляд коснулся ее заплаканного лица, и он мягко прикоснулся к еще не высохшим слезам. Она, конечно, не почувствовала. Он грустно вздохнул.
- Я знаю, родная. Я знаю. И отпускаю тебя. Потому что...
- Люблю тебя, родной... – докончила за него Анна, опустив голову до самой его груди. Она по-прежнему сжимала его безвольную руку.
- Люблю тебя. – повторил Эдиссон, невидимой рукой погладив ее русые волосы. Из его посеревших глаз так не ушла безграничная тоска, хоть и на тонких губах играла грустная улыбка.
В палате по-прежнему было темно, и даже медленно ползущее в зенит солнце не могло осветить его лучше скудной лампы в углу. До полудня еще было слишком далеко, чтобы разогнать собравшийся в помещении мрак.
Они молчали. Женщина, многие годы жившая прошлым, и мужчина, который не мог вырваться из собственного разума. Анабель продолжала всхлипывать: она не стеснялась слез, когда он был рядом. Даже так, даже без сознания, его тепло продолжало греть ее душу, как бы сильно она не хотела «идти дальше». Не могла. И в душе не хотела. Но знала – надо. Ведь иначе это же ее и погубит.
- Я всегда буду с тобой... – тихо сказала она, вновь подняв взгляд на спокойное, будто спящее лицо. Он не ответил, да и не мог, в принципе: она знала это, и принимала. Впервые за тринадцать лет, она принимала то, что он, возможно, никогда ей не ответит.
Он верил ей. И знал, что так и будет. Но она пришла в тот день к нему не просто так. Он любил, когда она приходила, и пробуждала его своей надеждой. Любил, когда читала новости, будто он вот-вот проснется и поинтересуется, что же он пропустил. Когда говорила с ним, будто с ребенком, расчесывала и брила, будто он попросил ее об этом из-за того, что ему самому было ленно, на что она всегда жаловалась в Академии. Когда засыпала в кресле, склонившись макушкой к его плечу, как раньше, уже в Альянсе, засыпала во время длительных перелетов в общем челноке.
Он хотел обнять ее, и не мог. Хотел успокоить, но не знал как. Он хотел порвать все барьеры, отделяющие его от мира живых, но вселенная была слишком упряма, чтобы пустить его обратно.
Эдиссон упрямо стиснул зубы. Он чувствовал ее боль, и от этого становилось еще хуже. Еще тяжелее. Еще отчаяннее. Но он ничего не мог изменить, как ничего не могла сделать и она. Ловушка. Западня, из которой не вырваться. Не в этой жизни.
И тогда он опустил руки.
Отредактировано Anabel Blackfield (2015-04-17 23:42:47)
Поделиться42014-09-10 18:21:50
«Я вернусь к тебе.»
Она подняла голову, выпрямилась. Отпустила его руку, мягко положив ее на белые простыни, и потерла щеки под глазами, онемевшие от слез. До боли прикусила губу, чтобы вновь не расплакаться, смотря на покрытое трехцветной щетиной лицо. Почувствовала, как в рот капает кровь и болезненно зажмурилась, передернувшись.
Схватилась за голову, будто сумасшедшая, борясь с мыслями, подавляя чувства, но не справляясь, с каждой секундой все больше впадая в пропасть истерики, поглощающей ее разум без остатка. Взлетела в воздух, едва не перевернув стул, на котором сидела, и душераздирающе застонала – но сдержала новый прилив слез.
Она закрывала лицо ладонями: совсем по-детски, будто обиженное дитя желая, чтобы все закончилось. Чтобы боль ушла, и больше никогда-никогда не возвращалась. Она надеялась, что это просто вопрос времени, даже не подозревая, что страдания никогда ее не покинут. Она не знала, что ждет ее в будущем, а сил надеяться у нее больше не было.
Глубокий вдох, смешанный с шмырганьем носа, показался громом в гробовой тишине палаты. Она вновь закусила губу: с другой стороны, но не так сильно, чтобы вновь до крови. И снова присела, обхватив предплечья дрожащими руками.
Долго, очень долго молчала, избегая смотреть на Эдиссона, но взгляд то и дело цеплялся за приборы контроля за жизнеобеспечением, мигающих попеременно разноцветными светодиодами, вводящими ее в истерию.
- Я так по тебе скучаю... – шепот сорвался во всхлип. Опять. Снова. Все возвращалось на круги своя. – Небеса, как же мне тебя не хватает... Я не могу... не могу... не... хочу...
Ее лицо передернулось в гримасе боли, и она почувствовала как лопнула пересохшая нижняя губа. Крови не было, но ей было безразлично. С подбородка на шею потекли быстрые ручейки, но она их быстро вытерла дрожащей ладонью.
- Я должна остановиться. – повторила она глухим, безжизненным голосом, теряя силы, и безвольно сгорбившись на сидении. Но внезапно поднялась на ноги, зависнув хмурой тенью над Эдиссоном, и долго смотрела в его не меняющееся лицо. Не смотря на то, что он никогда не открывал глаз, она по-прежнему помнила их небесный цвет.
- Я вернусь... клянусь тебе. Скоро... вернусь... Когда пойму, что нужно сделать. Когда узнаю, как мне дальше жить... Я вернусь к тебе, родной. Вернусь...
Она склонилась над ним, мягко прикоснулась к губам, чиркнув подбородком по трехцветной щетине. Поцеловала в висок, ласково и осторожно погладила отросшие пшеничные волосы.
До самого порога она не отрывала от него взгляд, а ее кожу уже сжимала засыхавшая на щеках соль. В горле стоял болезненный комок, который она не могла проглотить. За окном все выше поднималось солнце, уже пробравшись назойливыми лучами внутрь комнаты: отражаясь на стенах, мелькая в зеркальной поверхности приборов.
Прошло не меньше двух часов.
Она открыла дверь, звонко клацнувшую замком, и, боясь перешагнуть через порог, застыла, разрываемая беззвучной дрожью. Отвернулась.
А когда госпитальный покой разорвал пронзительный звук сходящей с ума системы контроля жизнеобеспечения, конвульсивно дернулась и закричала: с болью, страхом и отчаянием в надрывающемся голосе.
Она бросилась к койке мгновенно, всем телом налетая на нее, смотря широко распахнутыми глазами на непонятные ей полоски кардиограмм. Взяла его руку, его мягкую, теплую руку, которая вновь не сжала ее ладонь в ответ.
Из ее глаз потекли яростные, горючие слезы.
- Нет... нет... – бормотала она на грани обморока. – Нет, только не это... Не смей... Даже не думай... Да помогите же вы! Сюда! Где эти кретины безмозглые?! Сюда! Держись... пожалуйста, родной, умоляю тебя держись... пожалуйста... Не... не оставляй меня. Не смей!
Несколько мгновений она ничего не видела из-за рвущихся наружу слез и разрывающих грудь сердечных спазмов. Вокруг появилось много людей, все в белом, все с мрачными, серьезными масками на бесчувственных лицах.
Она больше не кричала, ее с трудом оторвали от тела, но она все равно продолжала шептать его имя. Не села - стояла, - смотря, как врачи осматривают его, как выуживают откуда-то реанимационный набор.
- Пожалуйста, не уходи... Прошу тебя, не уходи...
В ушах шумела кровь, под ногами покачивалась земля. Она знала, что вот-вот упадет, но все равно не могла оторвать взгляд от чудовищного зрелища разбитой жизни. Время от времени всхлипывала, прикрывая рот ладонью. Она никогда не была набожной, и никогда не верила в существование всевышних сил. Но тогда, стоя перед его кроватью, на грани лишения рассудка, она молилась: всем богам, которых знала, всем сущностям, которые только могли бы ее услышать. И когда они ей не ответили, без сил упала на холодный серый пол, сотрясаемая беззвучными рыданиями.
- Время смерти – 9 часов 35 минут по коронетскому времени. – услышала она откуда-то сверху. – Нам очень жаль, мэм. Мы сделали все, что могли.
Ее душераздирающий крик пролетел по госпитальному крылу, вырываясь из седьмой палаты, но никто по-настоящему не знал, насколько много себя она в него вложила.
Отредактировано Anabel Blackfield (2015-04-17 23:56:42)